Название: Химеры
Автор: Vargnatt
Беты: Voidwraith, Веда, Diath Shehn
Канон Icewind Dale 2
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Исаир, Мадея, упоминаются Изелор и Эгения
Жанр: драма
Размер: мини, 1 128 слов
Аннотация: Рождение и смерть Легиона Химеры
Предупреждения: смерть персонажей
Статус: закончен
читать дальшеКоридоры Отрубленной Руки пусты, холодный ветер с завываниями носится по ним в липкой темноте. С нижних этажей слышится стук – даже ночами рабы в поте лица трудятся над восстановлением древней эльфийской твердыни для её новых хозяев. Мало что теперь напоминает о гордых ar’tel’Quessir, что жили, воевали и умирали здесь, в месте, что когда-то носило название Рука Селдарин. Сейчас эти обвалившиеся этажи, поломанные лестницы и крошащиеся стены обвивает странное растение, что распространяется от Сферы, подаренной Иякту Звимом Легиону Химеры.
Мадея дотрагивается до стены и тут же отдёргивает руку – скользкая плоть растения дрожит и пульсирует, словно стенки кишечника огромного чудища. Ей кажется, что это чудище проглотило их с братом и теперь медленно переваривает, чтоб потом изрыгнуть обезображенные, изменённые останки. Они хотели объединить всех полукровок Севера под своей защитой, а теперь посылают их складывать головы на Шаэнгарн, Десять Городов, Кулдагар. Мадея со злостью и обидой бьёт по растению, пачкая руки его фиолетовой слизью, и ныряет в одну из боковых комнат.
Стеллажи с книгами и письменный стол со свечами создают иллюзию уюта в разваливающейся крепости. Мадея устало опускается в кресло и достаёт из складок одежды небольшую подвеску – её старый амулет Ильматера. Когтистые пальцы бережно поглаживают полированную поверхность, желтые глаза внимательно рассматривают почти стёршийся символ Страдающего Бога – окровавленную дыбу. Дьяволица горько улыбается и прижимает амулет к груди.
***
В окрестностях Кулдагара стояла весна: распустились цветы по обе стороны дороги, из крон деревьев слышалось разноголосое щебетание птиц. Маленькая Мадея, хохоча, пускала солнечных зайчиков в глаза брату блестящим символом Ильматера, что ей подарила Матушка Эгения. Две её чёрных тяжелых косы растрепались от игр и беготни. Исаир морщился, жмурился и старался спрятаться от сестры подальше. Он закрывался крыльями, отбивался когтистыми руками и хвостом пока не выбился из сил окончательно – тогда он спрятался за наблюдавшую за ними Матушку и скорчил в сторону сестры победоносную физиономию. Жрица потрепала воспитанника по голове и улыбнулась: какими бы красными, рогатыми, хвостатыми и крылатыми они ни были – это просто дети, точно такие же, как и любые другие.
Эгения посмотрела в сторону дороги, и её улыбка пропала – от Кулдагара к их дому шло несколько человек. Жрица собрала близнецов и быстро завела в дом, сказав спрятаться в подвал и не высовываться, пока она не позовёт. Матушку Эгению редко кто-то навещал: обычно, это был Изелор – архидруид Кулдагара, но от него Исаиру и Мадее прятаться не приходилось, он всегда приносил с собой ягод или орехов и рассказывал истории.
Дети сидели в небольшом подвале и внимательно слушали, что же творилось в доме. Один из гостей представился жрецом Ильматера из Кулдагарского храма, и Мадея даже хотела вылезти наверх, поздороваться с ним, но брат вовремя схватил её за пояс и удержал:
– Матушка сказала ждать тут, пока она не позовёт, – прошептал он, обнимая сестру, – так что сиди тихо и не высовывайся.
Девочка устроилась поудобней и прислушалась: жрец говорил что-то о женщинах, несколько лет как ушедших в Око Дракона, говорил, что беспокоился об их судьбе и что в Оке опять появились юань-ти. А другой человек отвечал ему, что хорошо было бы, если бы они все сгинули вместе со своими полукровками. От этого Мадее перехотелось слушать разговор наверху и она обиженно засопела:
– Пусть Матушка его выгонит, это плохой человек. – Девочка посмотрела на брата и заметила, как у него потемнели глаза.
– Да, плохой. – Исаир ещё сильнее обнял сестру и странно посмотрел вверх.
***
Это был холодный зимний вечер, и ни на улице, ни на кладбище не должно было быть ни души. Снег тихо падал большими мягкими хлопьями, укрывая белым покрывалом их дом и дорогу к нему. Мадея украдкой утирала слёзы, оправдываясь перед братом и самой собой, что это всё снег. Исаир молча и неподвижно стоял и смотрел на изрезанное морщинами бледное лицо Матушки Эгении. Знай она, что они с сестрой собирались сделать, она бы поджала губы и неодобрительно покачала головой, но она не могла. Она вырастила их, воспитала и защищала, но в тот день просто не проснулась. Близнецы не знали, что им потом делать и куда пойти, но Мадея была уверена, что они должны это сделать, что это будет правильно.
Когда к их дому подошли люди, много людей, прятаться было уже поздно. Горожане были напуганы – они тоже любили Матушку Эгению и посчитали, что два крылатых чудища убили её, а теперь пытались замести следы. Они кричали что-то, тыча пальцами и факелами в сторону застывших на своих местах близнецов. Когда в них полетел первый камень, Исаир среагировал мгновенно – закрыл собой сестру, из-за чего удар пришелся ему по крылу, а не ей в голову. Камбион болезненно зашипел и потащил одеревеневшую от испуга Мадею к дому.
О крышу дома ударился первый брошенный факел, и близнецам пришлось изменить курс. Толпа кричала и бесновалась, люди бросали в них камнями и потрясали оружием. Крылья Исаира были сломаны в нескольких местах, но он продолжал прикрывать собой сестру и подталкивать вперёд – в сторону гор, подальше от Кулдагара и людей.
Камни перестали долетать до них, и Мадея обернулась: их дом полыхал. Дом, в котором они родились и выросли; дом, где Матушка Эгения рассказывала им про Страдающего Бога, а Изелор кормил печёными каштанами и приводил мелких зверушек, чтоб показать им. Крыша обвалилась, и огонь взвился ещё выше, осветив одинокую фигуру в стороне от толпы – Изелор. Он стоял и смотрел, так же, как и сами близнецы, потому что сделать уже не мог ничего.
Когда они, промокшие и не замёрзшие только благодаря своей крови, нашли небольшую пещеру и спрятались в ней, Мадея попыталась вылечить брату крылья своей магией, но Исаир её только оттолкнул:
– Много ли толку от вашего Страдающего Бога? Видела ли ты в глазах тех людей сочувствие, сострадание – хоть тень их? – Он скривился, дотрагиваясь до повреждённой части крыла. – Само зарастёт, не нужны мне эти подачки.
Мадея обняла брата и, пересилив себя, не заплакала – он был прав, не было во всём этом ни смысла, ни толку. И помощи – помощи тоже не было.
***
Дьяволица открывает глаза и видит, что свечи давным-давно затухли. Она смахивает навернувшиеся на глаза слёзы и смотрит на подвеску в своей руке так, будто не узнаёт её вовсе. От шороха за спиной она резко вздрагивает и бросает амулет в ящик стола. Её плечи сильно, но бережно обхватывают длинные когтистые пальцы, и знакомый, едва насмешливый голос произносит:
– Скоро, сестрица, скоро с нами, полукровками, будет считаться весь север. Они могли бы сделать это сразу и не гибнуть сотнями, но люди слишком глупы для этого, потому – увы!
Мадея вымученно улыбается брату и прижимается лицом к его руке.
***
Исаир не успеет принять на себя очередной удар, предназначенный его сестре, и её магическая защита всё-таки будет пробита. Тогда она ощутит не просто боль, но чувство, будто её затягивает куда-то, утаскивает. Мадея поднимет туманящиеся глаза на брата и с ужасом поймёт, что, пусть он и не ранен, но испытывает то же самое. Он приблизится к ней, судорожно схватит за руку и только тогда поймёт, что они связанный настолько, что даже умирают вместе. И так же, как всегда раньше, он будет держать её, пока развалины Руки будут с воем уноситься сквозь планы, в Лимбо.
Название: Отсечение
Автор: Vargnatt
Бета: Voidwraith
Канон Icewind Dale
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Ларрель, Лабелас Энорет, призраки Руки Селдарин
Жанр: драма
Размер: мини, 2 421 слово
Аннотация: Последние часы Руки Селдарин
Предупреждения: смерть персонажей
Статус: закончен
читать дальшеРука Селдарин сотни лет стоит в руинах и запустении, и лишь безумные тени бродят по её коридорам. Некогда гордость ar’tel’Quessir на севере, лежит она сломанным карточным домиком среди снегов. Не слышно больше ни звонких эльфийских голосов, ни пронзительных криков грифонов – лишь ветры завывают свои грустные песни среди развалин.
Мерно поскрипывает Астролябия – Геларит наконец сумел отремонтировать её. Но астрономическую безделицу, какой бы искусной она ни была, восстановить проще, чем исправить ошибки прошлого. Дневник Ивэйн – как напоминание о последних днях, днях перед крахом. Лорд Ларрель иссушенной рукой переворачивает страницы, крошащиеся и разламывающиеся под его прикосновениями так же, как его собственные сознание и разум ломались под проклятием Лабеласа. О, если бы у него всё ещё были глаза, он закрыл бы их – чтоб не видеть всего того, что стало с Рукой Селдарин, хотя бы наяву.
***
– О том и речи быть не может, Ивэйн. – Голос лорда Ларреля сух, как осенняя листва – рыже-красная, как и его волосы, – и строг, как узор на дварфийском – будь оно трижды проклято – оружии. – Ты не поедешь к этим предателям, я запрещаю тебе.
Ивэйн худая и гибкая, словно молодое деревце, с копной золотых волос – ребёнок ещё, в глазах отца. Но даже будь она в десяток раз старше, он всё равно не отпустил бы её: для Ларреля Союз был разбит навеки – как бы ни оправдывались дварфы, что бы ни говорили советники, сколько бы ни убеждала дочь. Предательство было очевидным и – будто бы стоило ожидать чего-то выдающегося от алчных, роющихся в земле, карликов? – глупым: что такого может дать орочья Орда, что сравнилось бы с теми чудесами, что творились руками кузнецов и волшебников Союза?
У дочери лорда любопытные карие глаза, точно как у самого Ларреля, но сейчас они смотрят на него с уверенностью и осуждением – Ивэйн чувствует, что всё не так, как кажется на первый взгляд, но знает, что отца ей не убедить. По крайней мере, словами не убедить.
Она уходит, оставив Ларреля размышлять над неутешительными докладами разведчиков; уходит, чтоб под покровом ночи оставить за спиной башни Руки Селдарин и отправиться в Пропасть Дорна. Если отец не желает заниматься тем, что сломано, то придётся ей – Ивэйн. А когда наутро обнаружат её пропажу, посылать кого-то за ней уже будет поздно – слишком близко уже будут войска Орды, слишком ценен уже будет каждый эльф Руки.
***
Издалека слышен рокот боевых барабанов Орды: он накатывается гнетущими волнами, давит и топчет, как тяжелый боевой сапог. Защитники крепости знают: враг уже близко. Он не остановится, не отступит и не двинется на людские поселения – этот враг явился, чтоб отсечь Руку Селдарин.
Эльфы готовятся к сражению: воины облачаются в заговорённые доспехи, волшебники повторяют смертоносные заклятья, жрецы возносят молитвы: триединой Ангаррадх – чтобы хранила солдат в бою и их родных за стенами, Кореллону Ларетиану – чтобы вёл своих детей к славной победе, Солонору Теландриа – чтобы стрелы лучников разили точно в цель, Шеварашу – чтобы за каждого павшего защитника, Орда платила десятками своих лучших бойцов, Лабеласу Энорету – чтобы не позволил закатиться солнцу молодых, а Сеханин – чтобы осветила путь тем, кому всё же не суждено пережить эту битву.
Стройными рядами выстраиваются воины-чародеи: в их глазах горит решимость, а их искусные шлемы пылают в лучах рассвета. Они сразятся с вражескими полчищами и победят – или сгинут пытаясь. Они знают – им нельзя отступать, им некуда отступать.
Когда на горизонте показываются первые отряды Орды, сердца защитников пропускают удар – началось. Маленькие чёрные точки сбегают с гор и превращаются в рычащих, скалящих гнилые обломанные зубы орков. Они кричат и бьют о свои щиты оружием – мечами, топорами и молотами, когда-то созданными лучшими мастерами Союза. Их лучники осыпают эльфов стрелами – слишком редкими, чтобы сразить хоть кого-то, а их боевые волки воют – протяжно и грустно. Волкам пронзительными криками отвечают грифоны с башни Шевараша – животные чувствуют приближение кровопролития.
Плотной серой стеной на защитников наваливаются враги – их так много, что они затаптывают самых медлительных, а на место одного мертвеца встают двое новых. Долина пред Рукой Селдарин наполняется лязгом оружия, боевыми кличами и криками – криками ярости, криками боли. Минуты сливаются в часы, часы – в дни, дни – в недели. Эльфы сражаются за каждую пядь земли, как в последний раз.
Но орков много, их слишком много, и шаг за шагом эльфийские воины пятятся, оставляя своих падших товарищей под ногами противников. С каждым часом защитников всё меньше, и всё ближе и ближе они подходят к воротам крепости. Их остаётся слишком мало, чтобы противостоять Орде в открытом бою, и они отходят за стены – они защищают каждую комнату, каждый зал, но их продолжают теснить.
Летиас смотрит на валящихся с ног от ран и усталости соратников, вглядывается в их измученные, отчаявшиеся лица – воин-чародей знает, что если они не удержат башню Сеханин до того, как волшебники наложат мифаль, то Рука падёт. И он понимает, что они действительно её не удержат. Башня Сеханин – сокровищница, где хранятся десятки могущественных волшебных предметов, которые не должны достаться врагу. Оставшиеся воины-чародеи видят лишь один выход.
Они трубят отход, приказывая своим солдатам отступать, оставив башню Дочери Ночных Небес на растерзание Орды. Защитники в мрачном молчаливом согласии отходят, готовясь к обороне в башне Шевараша. Но Летиас остаётся.
Он петляет по коридорам башни, он ведёт своих преследователей всё ближе и ближе к сокровищнице, чем больше их будет – тем лучше. Когда несколько десятков орков вваливаются за ним в зал артефактов, воин-чародей улыбается. Он произносит заклинание, и комната наполняется слепящим белым светом – свет исходит от каждого артефакта, свет льётся изо рта и глаз чародея. С треском и воем высвобождается магическая энергия десятков чудесных предметов, круша всё на своём пути – дерево, камень, металл, плоть. Башня Сеханин рушится, погребая под собой воинов Орды. Летиас сгорает до костей в волшебном пламени и улыбается – Арвандор ждёт.
Взрыв даёт защитникам короткую передышку: они падают на каменный пол и заходятся в приступах смеха и рыданий – они живы, они пережили ещё один день, ещё одну бойню. Между ними снуют дети и хрупкие жрицы – подносят питьё, смывают с лиц пот, кровь и сажу. Сейчас они могут радоваться и отдыхать, но не пройдёт и дня, как им вновь придётся сражаться за каждый шаг.
Мастер над оружием Кайлесса проходит между ранеными – она знает каждого из них в лицо, она обучала большинство из них. Сколькие не вернулись из сражений в долине? Скольких они потеряли в башне? Скольких ещё они потеряют, пока лорд Ларрель и его маги трудятся над мифалем? На душе леди Кайлессы неспокойно – слишком мало осталось сил у солдат, а значит и времени у Ларреля немного.
Крошечные детские ручки обнимают её за ноги – Серия. Кайлесса гладит дочь по голове и думает, не лучше ли свернуть малышке шею сейчас, избавив этим от предстоящих ужасов. О, Селдарин, за что ей всё это? Воительница отгоняет мрачные мысли и вымученно улыбается ребёнку:
– Спрячься наверху и жди меня, милая. Всё будет хорошо, – шепчет Кайлесса, а голос её предательски дрожит.
Мастер над оружием возвращается к своим людям, с трудом сдерживая слёзы. Каждый из них – тоже в чём-то её ребёнок, и им она сейчас гораздо нужней.
Башня Солонора гудит, как никогда прежде. Десятки голосов молятся одновременно: жрецы, послушники, солдаты и простые жители Руки – каждому из них есть, что просить у Богов, каждому из них есть, кого защищать.
Юная Динайни дрожащими руками набирает святую воду и смотрит на статуи Селдарин над садами: Кореллона-создателя, опирающегося на выкованный из звезды Сахандриан; мудреца-Энорета, единственным глазом наблюдающего за молящимися; красавицы-Ханали, прекрасной даже в этот скорбный час; Солонора-лучника, что в ползучем плюще, как в накидке; провидицы-Сеханин, с влажным от брызг фонтана, как от слёз, лицом. Послушнице страшно, но образы Богов и тихие молитвы вокруг успокаивают её – Селдарин хранят их.
Пиршественный зал Руки заполнили женщины, дети и старики – все, кто не может сражаться. Они сидят за столами и на столах, опираются на стены и толкутся перед сценой. Полные страха и усталости голоса и детский плач заменили ещё недавно звучавшие тут песни и смех.
Теланис тихонько наигрывает на своей мандолине грустную мелодию. Годами он выступал здесь на радость жителей Руки, и некому больше отвлечь их от мрачных мыслей. Бард слышит далёкий грохот и приглушенные крики с нижних этажей крепости и начинает петь – сначала вполголоса, потом всё громче и громче. Теланис думает, что эти эльфы заслужили ещё несколько спокойных минут, прежде чем он уже не сможет заглушать звуки возобновившейся битвы.
Из-за закрытой двери лавки Леланда слышны несвязное бормотание и всхлипы – торговец спрятался под прилавком ещё после взрыва башни Сеханин, испугавшись, что это орки и их шаманы прорвали оборону. С того момента он не выходит из своего магазинчика, затаивая дыхание каждый раз, когда из коридоров доносятся шаги. Леланд тоже слышит звуки сражения, но в его ушах они не прекращались ни на секунду.
Совсем скоро лорд Ларрель и его маги смогут возвести над Рукой Селдарин мифаль, что не позволит войскам Орды войти в крепость. Но им всё ещё нужно время. Геларит-изобретатель, спотыкаясь, сбегает вниз по лестницам: он должен передать, что защитники обязаны продержаться ещё несколько минут – всего несколько минут, любой ценой.
Он тяжело дышит, пытаясь рассмотреть в гуще завязавшегося на этаже боя кого-то из командиров. Один из солдат хватает Геларита за плечи, пытаясь увести с лестницы. Изобретатель хочет передать послание Ларреля хотя бы ему, но не успевает – он чувствует, как что-то врезается ему между лопаток, а грубый наконечник орочьей стрелы выходит у него из груди. На губах Геларита появляется багровая пена, но он всё равно старается говорить:
– Несколько… – Изобретатель с трудом стоит на ногах и кашляет кровью. – Несколько минут…
В саду башни Кореллона вдруг стало безумно тихо: попрятались мелкие зверушки, замолкли птицы, даже вода будто бы замерла. Валестис прислоняется к стеклянному куполу и вглядывается вниз – вниз, где бесчисленное множество орков и гоблинов врывается в стены крепости. Он обречённо вздыхает, закрывает глаза и опускается на колени.
Лорд Ларрель стоит в кругу из лучших волшебников Руки Селдарин на вершине башни Лабеласа. Уверенным голосом он произносит слова древнего заклинания, а маги вторят ему, заглушая своим хором поскрипывание волшебной Астролябии Геларита. Их голоса становятся всё громче, напоминая раскаты грома и грохот разбивающихся о скалы морских волн.
С рук волшебников срываются искрящиеся белые нити и ударяют в потолок. Маги восторженно следят за тем, как полотно белого света медленно расползается по стенам, обволакивая собой всю площадку Астролябии. Свет касается одного из них, и радостный смех застревает в его горле. Свет касается второго, и облегчение на его лице сменятся ужасом. Свет касается третьего, и Ларрель понимает – они обречены.
Останавливается Астролябия, мягко опускается на пол тело последнего из помощников, и Ларрель отчётливо слышит, как с тихим стоном умирает этажом ниже Кустантос-библиотекарь, как рассыпаются древние книги, лежавшие на его столе.
Валестис сидит на земле, обхватив колени руками, и не замечает белого сияния, растекающегося по куполу башни Кореллона. Он слышит шелест иссыхающих листьев, поднимает голову и видит, как падают вниз маленькие цветные птички, как чернеют и искривляются ветви деревьев, как вянут цветы и жухнет трава под его ногами. Сияние забирает Валестиса следом за его садом.
Стекленеющими глазами смотрит в потолок Геларит. Он думает, что медленно спускающееся по лестнице свечение – всего лишь его предсмертное видение. Изобретатель болезненно, криво улыбается, когда свечение задевает орка неподалёку от него, и тот с криком падает замертво. Свечение добирается до самого Геларита, и его боль уходит.
Белая пелена быстро заполняет собой маленькую лавку Леланда: наползает сверху вниз по стенам, просачивается из-под двери, заглядывает под столы и прилавки. В её объятьях торговец забывает все ужасы, обрушившиеся на Руку, всю боль и отчаянье, и растворяется в ней.
Теланис больше не поёт, Теланис больше не играет на мандолине. Теланис зажался в угол и с ужасом наблюдает, как белый поток врывается в зал и забирает эльфийские жизни одну за другой. Сейчас он заберёт и Теланиса. Вместе со всеми его песнями, вместе со всеми его стихами.
Белые искры сыплются с воздетых к небесам рук Ханали и льются из глаз Сеханин, ими сияют звёздный Сахандриан Кореллона и Дальний Выстрел Солонора. Они освещают строгое лицо Энорета, но в их блеске оно искажается, становясь то грустным, то яростным. Белые искры падают в освящённую воду, и она становится чёрной и мёртвой. Послушница Динайни слышит безумные, полные боли предсмертные крики жрецов – она даже не понимает, что кричит вместе со всеми.
Леди Кайлесса видит, как падают враги, которых касается сползающий с лестницы белый туман, и из её груди вырывается победный клич. Леди Кайлесса видит, как корчатся и погибают её солдаты, когда туман приближается к ним, и меч выпадает из её руки с жалобным звоном. Она мечется, пытаясь уйти от тумана, но тот окружает её со всех сторон. Последнее, о чём думает мастер над оружием – малышка Серия, тихо умирающая наверху.
Рука Селдарин горит изнутри. Свет гонит прочь остатки войска Орды, он заливает руины башни Сеханин и отражается от расплавленных доспехов и артефактов. Лишенные плоти кости воина-чародея Летиаса тоже светятся, будто на них до сих пор не угасли языки выбелившего их волшебного пламени, и поднимаются.
Летиас не попал в Арвандор – его душа вернулась в то немногое, что осталось от тела, чтобы хранить руины и их призраков так же, как при жизни он хранил крепость и её жителей. Леди Кайлесса погибла вместе со своими воинами и вернулась, чтобы вечность наблюдать за сражениями обезумевших теней обеих армий. Динайни умерла рядом с рыдающими жрецами и вернулась, чтобы видеть страдания неупокоенных духов Руки, не имея возможности помочь им. Теланис лишился жизни безоружным и напуганным, рядом с десятками таких же, чтобы вернуться и петь свои песни лишь молчаливым стенам да гуляющим в них ветрам. Леланд лишился ума ещё перед смертью и вернулся, чтобы видеть в мёртвых развалинах полный жизни и смеха дом. Геларита отправила на тот свет случайная орочья стрела, но он всё равно выполнил свой долг и вернулся, чтобы продолжить работу над Астролябией. Валестис увял так же, как и его сад, но вернулся, чтобы следить за иссохшими деревьями и грязными прудами.
Мифаль должен был спасти их всех, но вместо этого – забрал их жизни, превратив в жалкие немёртвые насмешки над тем, кем они были.
Ларрель видит всё, будто бы находясь рядом с каждым из них, онемевший от ужаса, не понимающий, как сила, что должна оберегать и исцелять, могла оказаться способной на такое. Он хочет закрыть лицо руками, но смотрит на них и понимает, что руки его превратились в обтянутые тонкой, сухой кожей кости. Из-за его спины раздаётся громоподобный голос, и баэлнорн понимает, что он не единственный, кто наблюдает за Рукой Селдарин – Лабелас Энорет в ярости взирает на него.
Дающий Жизнь скорбит по каждой загубленной Ларрелем жизни, по каждой искаженной им душе. Он вновь и вновь показывает волшебнику, что тот натворил, ослеплённый своей самонадеянностью, полагавший себя способным сотворить самое священное эльфийское волшебство. Бог не желает слышать ни оправданий, ни объяснений.
Лабелас говорит о союзе с дварфами, который разрушило высокомерие Ларреля, и о том, как тот будет наказан. Но баэлнорн уже не слышит его – он вспоминает свою златовласую дочь Ивэйн. Как она укоряла его за недоверие к бывшим союзникам, как однажды покинула Руку и отправилась в Пропасть Дорна, чтоб уже никогда не вернуться. Никакое божественное проклятье не кажется Ларрелю ужасней её потери, и даже если ему уготована вечность безумия – пусть. Он знает, кто виновен во всём этом. Ларрель всё равно уверен, что он прав.
Название: Алый, золотой и пурпурный
Автор: Vargnatt
Бета: Voidwraith
Канон Icewind Dale
Категория: джен
Рейтинг: R
Персонажи: Малавон Дэспана (клон), сестры Дэспана
Жанр: ангст
Размер: драббл, 694 слова
Аннотация: "...Малавон Дэспана считал, что ему по силам обмануть смертных и дьяволов. Обман его удался на славу – он перехитрил и самого себя."
Предупреждения: насилие, смерть персонажей,
Статус: закончен
читать дальшеВ небольшой подземной лаборатории тихо – только вода почти бесшумно клокочет в огромных колбах у стен. В колбах этих зависли, будто во сне, коричневые увальни: одни слишком мелкие для своего вида, другие – гигантские, с лишними парами жвал или вовсе без них, слепые или усыпанные фасеточными глазами по всему телу – но ни один из них не жил дольше десятка часов.
Худощавый волшебник-дроу в тысячный раз перелистывает исписанный мелкими, нервными значками лабораторный журнал. Первый – он должен был стать самой проворной его зверушкой, но оказался так мал и слаб, что был раздавлен тяжестью собственного панциря. Второй – напротив, должен был быть сильней десятка своих сородичей, только всей это силы ему так и не хватило, чтоб сделать хотя бы первый вдох. Сердце Третьего остановилось спустя несколько минут вне колбы, а внутренние органы Четвёртого были так же недоразвиты, как глаза слепого Пятого.
Пятый, бедный славный Пятый – он прожил дольше их всех, и волшебник даже успел привязаться к нему. Крохотные щёлки на месте четырёх его глаз больше напоминали трещины в хитине, а мощные жвала, казалось, могли бы перекусить пополам рофа. Вот только Пятый не мог есть – кровавая каша, в которую увалень превратил безглазого раба-гнома, комьями свисала с его морды, но он не сумел проглотить ни кусочка.
Милые, верные жуки – они так несовершенны. Что же с ними не так? Почему они не хотят принять подарка? Почему не могут его пережить? Ведь он так любит их, так заботится о них. Он даже превратил этого мерзкого тэйца Сааблика, который осмелился натравить на его питомцев своих грязных орогов, в одного из них. Волшебник смеётся, думая, как же забавно и иронично всё обернулось.
Шестой смотрит на дроу десятками красных внимательных глаз, разбросанных по всему его массивному телу. Он мёртв уже неделю с тех пор, как волшебник впрыснул в колбу яд, даже не думая выпускать Шестого, но продолжает пялиться на него сквозь мутное толстое стекло. От этого взгляда эльф резко перестаёт смеяться, и по его позвоночнику пробегает неприятная дрожь – будто бы душный, липкий воздух лаборатории вмиг становится холодней зимы в Долине Ледяного Ветра.
Волшебник торопливо отходит от болтающихся в зеленоватой жиже трупов, и маленькие рабы с вырезанными глазами испуганно жмутся к стенам и друг к другу, лишь бы только не оказаться у хозяина на пути. Тот бормочет под нос проклятья, ругается – то ли сам с собой, то ли с неким невидимым собеседником.
Дроу снимает с полки банку, плотно обёрнутую мягкой плотной тканью. Заметив на ней тонкую блестящую паутинку, он с отвращением смахивает её вместе с пауком на пол, который устилают покорёженные, скользкие, словно гноем сочащиеся грибы. Волшебник взбалтывает банку, а на него оттуда глядят тусклые разноцветные шарики – эльф улыбается.
Бордово-бурые, когда-то алые, – это старшая сестра. Она всегда подначивала других потешаться над ним, когда он был ребёнком. Смеялась всегда, высоко и противно, когда он плакал от боли, стараясь закрыть глаза руками, чтоб острые ногти сестёр не выцарапали их. Когда небольшой кривой нож забирал её глаза, смеяться она уже не могла. Зачарованная, она не могла издать ни звука, даже когда брат тонкими полосками снимал кожу с её слепого лица.
Желтые, золотые когда-то, – это вторая сестра. Этой нравилось надавливать на глаза, а когда они уже почти лопались – отпускать их и хватать за горло. Сжимать медленно, давая иногда коротко вдохнуть, чтоб маленький брат чувствовал, как постепенно уходит из него жизнь. Только когда слезящиеся детские глаза мутнели, она отпускала его и оставляла кашлять и харкать кровью. Без своих прекрасных золотых глаз и с тонкой алой полосой на горле она казалась брату безумно красивой.
Пурпурные, только слегка потемневшие, – это третья сестра, чуть старше самого волшебника. Всегда последняя в жестоких сестринских играх, всегда самая слабая. Он такой её и оставил – ничтожной, сломленной, невидящей.
Как же их звали? Он даже не помнит – да и не важно это. С детской, наивной улыбкой он продолжает встряхивать банку, глядя, как меняются в ней местами глаза: красные, желтые, розовые.
Только малышке-Джинефе он оставил зрение – чтоб она могла видеть, кто с ней, могла видеть, что же станет с ней дальше.
Но как же их звали? Сестёр. Сестёр ли? Когда и где это было? Когда он был ребёнком? Был ли он им вообще? Кто он? Малавон. Или нет? Зачем он тут?
Малавон Дэспана считал, что ему по силам обмануть смертных и дьяволов. Обман его удался на славу – он перехитрил и самого себя.
Название: На горе матерям
Автор: Vargnatt
Бета: Voidwraith
Канон Icewind Dale
Категория: джен
Рейтинг: R
Персонажи: Эйреван Блэкшиф, Ксан
Жанр: ангст, драма
Размер: драббл, 522 слова
Аннотация: Просто эльфы, на самом деле, не созданы для приключений
Предупреждения: смерть персонажей, неграфичное (неграфичное же?) описание болячек
Статус: закончен
читать дальшеЭйреван был славным мальчишкой – шустрым, любопытным, охочим до приключений не меньше, чем подаривший ему имя Эйреван Илесир. Ребёнком он смотрел на паладинов Кореллона и представлял себя одним из них. Чуть подросши, наблюдал за Серыми Плащами и мечтал однажды вступить в их ряды, как кузен Ксан когда-то. Молодой эльф белой завистью завидовал Носителю Лунного Клинка, жизнь которого казалась ему одним сплошным приключением, где не будет ни невзгод, ни лишений, ни опасностей, ни преждевременной смерти вдали от родной Эверески. Эйреван мечтал победить своего дракона, освободить свою принцессу и найти своё сокровище, а оказался, в конце концов, в Долине Ледяного Ветра.
Кристально-чистые воды озера Лак Диннешер, на дне которого сотни лет покоилась жуткая Икасарахта, завораживали и порою пугали юного искателя приключений – ему казалось, будто хищные глаза безумной драконицы неотрывно наблюдали за ним сквозь толщу льда, днём и ночью.
Жители Восточной Гавани были под стать местной погоде – холодны, суровы и серьёзны. Молодой, отчаянно жаждущий повидать мир эльф заставлял их лишь снисходительно качать головами – не место детям Дивного Народа в этих морозных землях, только беду наживать, на горе матерям.
Экспедиция через омрачённый некой злой силой Кулдагарский перевал сулила долгожданные приключения, от которых Эйреван не мог себе позволить отказаться. Тогда, упорно навязываясь в компанию к Хротгару, эльф ещё не знал, чем обернётся весь этот поход.
Эйреван не думал, что лавина из вековых льдов и обломков скал обрушится им на головы, сметая и погребая под собой их маленькую группу. Не подозревал он, что, израненный и замёрзший, будет взирать на останки своих попутчиков, которым не повезло выбраться из-под завалов. Не представлял, как будет кусать тонкие потрескавшиеся губы, рассматривая россыпь похожих на гранаты кристалликов крови на снегу, стараясь не глядеть на синюшно-белые покорёженные части тел вокруг.
В стремительно стынущий по неведомой злой воле Кулдагар он почти приполз – холод, голод и увечье значительно замедлили его, так что он лишь чудом остался жив. Окрепнув, эльф решил отплатить друидам за заботу помощью в поисках пропавших жителей и отправился в Око Дракона.
Но беда, как наверняка сказал бы кузен Ксан, никогда не приходит в одиночку. Эйревана и его новых товарищей схватили странные ящеро- и змееподобные существа, которыми кишили пещеры Ока. Ему одному удалось вырваться и сбежать вглубь ходов, но одно из змееподобных созданий успело впиться острыми кривыми клыками эльфу в запястье.
Рука его пылала: место укуса стремительно опухло, кожа на нём грозилась вот-вот лопнуть, а жгучая, расходящаяся от запястья по всей руке боль не позволяла шевельнуть даже пальцем. На лбу Эйревана, ещё недавно дрожавшего от пронизывающего холода верхних пещер, выступила испарина, а дышать ему становилось всё тяжелей и тяжелей. Эльф опирался на меч, как опирался бы на палицу старик, и старательно вглядывался в плывущую темноту, но найти выход из змеиной ловушки не мог. В свете одинокого чадящего факела он видел, как кожа на его пораненной руке треснула, обдав стену пещеры почерневшей, испорченной кровью.
Возможно, кузен Ксан, братья и добрые жители Восточной Гавани были правы – не место ему тут. Но среди злобного шипения пещер Ока Дракона это было уже совсем не важно.
Эйреван был славным мальчишкой – любопытным и добрым, честным и благодарным. Но, как и многие подобные ему славные любопытные мальчишки, он оставил по себе лишь одинокую могилу на краю света да боль в сердцах родных.